Я помню
Я родилась через семь лет после победы в Великой Отечественной войне. Но я помню, что значит война. Даже само слово «война» кажется чем-то жутким, страшным и мерзким. Война – это ужас и оцепенение, охватывающие всё живое. Это я помню по рассказам своих родителей, бабушек и ветеранов, вернувшихся живыми.
Я помню! Слёзы, маленького еще, моего отца и ощущаю, как и он ощущал, колкость шинели, к которой он прижимался мокрой от слёз щекой при прощании со своим отцом.
Я помню! Как бежала моя тётя (сестра моего отца) за машиной, которая увозила на войну моего деда Новикова Степана Васильевича, как не могла догнать и упала в дорожную пыль без чувств.
Я помню! Как получила бабушка похоронку на мужа, в которой коротко сообщалось: «…Ваш муж погиб в плену, в Финском лагере…».
Я помню! Как молилась моя прабабушка за своего сыночка – врача, который спасал в армейских госпиталях раненных, и как пришла весточка: «…пропал без вести…».
Я помню! Как горячо молилась она по ночам: «Господи, спаси, сохрани и помилуй!». Но через много лет пришла весть: «…Ваш сын Безуглов Александр Дмитриевич погиб при бомбёжке военного госпиталя…».
Я помню! Как отец моей мамы порой до 36 часов без перерыва работал в городе Омск в трудовой армии, так как к строевой он был не годен из-за болезни сердца.
Я помню! Как моего деда Струевцева Дмитрия Григорьевича привезли на станцию «Карасульская» и оставили, сообщив родным.
Я помню! Как его, обессилевшего, везли дети на самодельной тележке, и как вскоре он умер, отдав все силы для фронта, для победы.
Я помню! Как забирали собак на службу в своей стране. Из рассказов моей мамы: «… Пришёл в деревню военный, смотреть собак, выбирать кто годен. У нас была собачка Розка. Умница, хоть и не большой была, но нас она
кормила. Весной искала на полях норы, в которых было натаскано зерно кротами да мышами, находила птичьи гнёзда. И мы жили тогда, приносили домой горстки зерна, сорочьи и другие яйца. Посмотрел военный на собачку и сказал: «Эта пойдёт!»…».
Я помню! Эти умные собачьи глаза, из которых текли слёзы, пока военный одевал ей ошейник. Но подчинилась она, безропотно пошла за военным. И только когда кто-то из младших ребят закричал: «Розка, не ходи! Розка!» оглянулась, жалобно заскулила и лишь лизнула в лицо подскочившему мальчонке. Тогда военный достал небольшой сахарок и вложил в руку ребёнку. Вот так и животные служили своему Отечеству, в проклятой этой войне. Их учили бросаться под танки со взрывчаткой. Я думаю, Розка хорошо выполнила свой долг.
Я помню! Как молодой боец Прудков Василий Тимофеевич, танкист, участвовавший в самом жутком танковом сражении под Прохоровкой, вспоминал: «… Было страшно! Горели, казалось, небо и земля». Но уцелел солдат в этой самой страшной схватке и вышел из неё победителем. Но зато потом, сражаясь на Украине, была окружена и разбита их часть. Трое суток без воды и хлеба прятались наши бойцы на полях в подсолнухах, кругом были враги.
Я помню! Как он совершенно измотанный и голодный, выбрался, наконец, в деревню, постучал в одно окно, замахала хозяйка руками: «…Уходи! В деревне немцы». Как совершенно обессилевший упал возле какой-то небольшой халупки. Как вышла женщина, подхватила под руки и затащила в дом. И тут соседка забежала: «немцы по хатам рыскают. Русских ищут!». Хозяйка быстро сообразила, спрятала бедного юношу-солдата в кухонный стол, прикрыла дверцу. И тут немцы в дом заходят, ищут. Замерло сердце у солдата: « На печи дети, они всё видели. Неужели смерть и мне и этим несчастным?». Но бог пронёс, ничего не нашли, в стол не заглянули, не подумали, что можно там, в тридцать три погибели уместить человека.
Я помню! Слёзы этого ветерана (после войны он стал мужем моей тёти), когда вспоминал он Украинскую женщину, спасшую ему жизнь. Он бывал после войны у неё в гостях с благодарностью, они писали друг другу письма, дружили. Но на войне были и минуты радости.
Я помню! Рассказ моей бабушки: «Зимой это было, 44-го года. Гляжу, бежит сноха Ульяна, быстро бежит, торопится. И слёзы из глаз, и смеётся, а в руках свёрток. Похолодело сердце. Неужели опять похоронка? Ведь на войне у снохи муж и сын. Вот только деревня оплакивала судьбу женщины, три похоронки в один дом, два сына и муж. Неужели опять горе?! Так вроде и смеётся. Прибежала: «На, Прасковья, читай скорее! (сама-то она неграмотная была). Быстрей читай!». Нет, не похоронка. Письмо пришло от мужа, длинное, видно вести какие-то. Только какие?». А вести-то и впрямь хорошие. Безуглов Константин Дмитриевич (я его внучатая племянница) сообщает в своём письме очень радостную весть: на выполнении боевой задачи, ночью, он встретил своего родного сына, тоже выполнявшего задание. Вот подлинные выписки из этого фронтового письма: «… Но теперь я вам дорогое моё семейство сообщаю свою радостную весть, что я с Витей теперь в одной части, то есть вместе спим и едим. Я никак не думал с ним встретиться, потому, что мы с ним были на разных фронтах, но дело произошло так, что ихнию часть перебросили на наш фронт. И как раз наш часть стала поддерживать ихнюю часть в которой был Виктор. То есть наша артиллерийская часть стала поддерживать огнём ихнею пехотинскую часть. Теперь я вам опишу нашу первую с Витей встречу. Дело было так. С двадцатое на двадцать первое декабря ночью мы снова рыщем с молодым парнем, шли на выполнение боевой задачи. А Виктор со своим товарищем наматывали свою телефонную линию , в то время мы с товарищем проходили от них в метрах двести, и его товарищ начал кричать. Безуглов вскричал раза три. Это он кричал Виктора, а я услыхал голос, что кричат Безуглов, подумал, что наши ребята кричат и отгаркиваюсь здесь я! И сказал своему товарищу, что мол это нас с тобой кричат, ночь, ничего не видишь, пойдём туда и пошли на тот голос, откуда
кричали Безуглов. Приходим и видим два человека и спрашиваем у них, подошли к самым, кто кричал Безуглов, они молчать, а Виктор мотал линию, сидит мотает катушку на кукарках, а потом Виктор отвечает, я Безуглов, а я стоял с ним рядом, стал спрашивать его домашний адрес. Ты мол откуда? Он мне говорит Омской области. Я спрашиваю, а какого ты района он мне отвечает – Ишимского, а я ему потом говорю, ты мол не из Удаловой так как в Удаловой есть Безугловы. Он мне говорит нет. Я потом спрашиваю его какого сельсовета, он мне говорит Карасульского, а я ему отвечаю я из Десятовой. Как он потом соскочил на ноги и сразу бросился ко мне на шею и говорит папаша, а я не могу понять в чём дело, еще подумал какой из Карасуля называет меня папашей, потому, что я не мог признать, что у него голос изменился, а ночь личность не видать, а потом уже узнал, что это сын Виктор. Поговорить с ним в это время не пришлось, вы сами знаете и понимаете, что здесь фронт, передовая линия, каждый выполняет свою боевую задачу». Это небольшой фрагмент письма. Дальше Константин Дмитриевич сообщает, что доложил начальству и просил, чтобы сына перевели в его часть, что было и сделано. Так и служили сын и отец до конца войны вместе, до Победы, вместе громили и гнали врага со своей земли. После победы отец пришёл домой, а сын Виктор дослуживал на дальнем востоке, громил Японскую армию, и также вернулся живой домой. Всё это я помню из сохранившегося письма моего родственника. Это письмо было в деревне талисманом. После долгого трудового дня все шли слушать письмо как какое-то прекрасное произведение, которое читала, почти каждый вечер, моя бабушка всем женщинам, старикам и детям, которые слушали всё это со слезами надежды и веры.
Всё это я запомнила из рассказов своих родных, бабушек, мамы, отца и ветеранов Великой Отечественной войны и предаю эти воспоминания своим детям, внукам, чтобы помнили – война это прерванные жизни, искалеченные судьбы, украденное детство, несбывшиеся мечты. Надо помнить! Это не должно повториться никогда! Я помню.
Весенняя зарисовка
Ура! Март наступил!
Похоже, весна серьезно взялась за дело. Вон как ярко светит солнце, прям с каким-то ожесточением, словно хочет отомстить зиме за мороз, за вьюгида бураны. Вот и сосульки вытянулись и капают быстро, хорошо пригрелись на мартовском солнышке. Так думала я, занимаясь своим «любимым» делом, моя посуду. Всё-таки, наверное, права дочь: надо купить посудомоечную машину. Надо.
Тут мои неспешные мысли прервал птичий гвалт во дворе. Я взглянула в окно. А там текла своя жизнь, да такая бурная, что я прервала своё занятие и стала наблюдать. Вон стайка воробьёв расчирикались так, что вообще ничего не замечают, даже кота, да и он, похоже, не заинтересовался их вознёй и бездействует. Да из-за чего сыр-бор-то?
Наблюдаю: вот эти не поделили крошки (там, рядом, собачья миска) и орут во всё своё воробьиное горло. А другие не поделили лужицы, барахтаются в одной, глупые: луж-то и проталин вокруг сколько, так нет, им в одну надо. Я, кажется, поняла, почему в одну. Так на дорожке выбоинка и лужа там поглубже, вот они и лезут в неё, чтоб уже наверняка с головы до хвоста окунуться. А вот прилетели птички покрупнее, красивые такие, на голове хохолок – свиристели, так внук мне сказал, он в институте учится на охотоведа, значит знает. Так дружно уселись на черемуху да яблоньку, но ничего не нашли, ещё с осени они же все ягоды склевали, также дружно вспорхнули и улетели ещё куда-то. Еще одна красавица нарисовалась -сорока. Куда же без неё?! В наших местах она первая. Приземлилась она прямо на дорожку, покрутила головой, убедилась, что ничего ей не угрожает; вот только собака, но она пригрелась на солнышке, разомлела и даже не шевелится, дремлет. Сорока боком, боком, прыг-прыг к миске собачьей, схватила быстро корочку и взлетела. Собака все-таки возмутилась немножко: открыла один глаз и даже рыкнула, но быстро успокоилась и продолжила принимать свои солнечные ванны, видно это ей сейчас дороже. Воробьи все также продолжали свою возню. Два воробья, что покрупнее, затеяли драку, да ещё какую, прям «петушиные бои» какие-то. А рядом воробей поменьше, видно, девочка - это из-за неё такая дуэль, она смотрит, головкой вертит, чирикнула как-то по-особенному и взлетела, а за ней один из дерущихся воробьишек. Вот, наверное, и пара создалась.
Опять сорока прилетела! Да когда же ты успела корочку съесть? Видно, припрятала где-то. Не зря же зовут её воровкой. Но тут уж собака не выдержала: вскочила резко, чуть не оставила воровку без хвоста.
Напугались и воробьи и шумно улетели. Надо заканчивать своё «любимое» занятие. Но моё внимание вновь привлекли два воробья. Один, что покрупнее, как-то устало присел на ветку дерева и весь он был какой-то взъерошенный, нахохленный, а рядом села птаха поменьше и повеселее – воробьиха, наверное. Она весело чирикала, заглядывая в глаза воробью, то с одной сторону, то с другой, то ли сообщала, о чем-то, толи предлагала, а воробей всё глубже втягивал свою головку и осторожно отступал от своей подруги. Почему же он так? И тут я разглядела. Воробей-то старый. Ничего его уже не радовало, ни солнышко, ни то, что он пережил зиму. И весна ему была не в радость, и воробьиха эта веселая ему не нужна. Он все дальше отступал от неё на ветке, а она все продолжала и продолжала ему чирикать, как бы уговаривая его. И тут на ветку сел другой воробей. Воробьиха тут же переметнулась к нему, молодой воробей ответил ей взаимностью, они легко вспорхнули и улетели. А старый воробей еще больше втянул свою голову, посидел немного, как-то тяжело поднялся с дерева и медленно куда-то улетел, наверное, навсегда.
Мне стало грустно, я вспомнила о бренности бытия. Но меня ожидало мое «любимое занятие». Вздохнув, я занялась своим делом. Солнце все также светило, капало с крыш, и, вообще, пришла весна!
